Книга Алексей Щусев. Архитектор № 1 - Александр Анатольевич Васькин

Кажется, что порой зодчий сознательно подставлял себя таким образом. Правда, после 1937-го он все реже представляется как «автор Мавзолея», поняв, похоже, что лимит исчерпан и что главная кремлевская гробница больше никак не защитит ни его, ни тех, кто уже сидит.

Четырежды лауреат Сталинской премии

В октябре 1948 года на высоком и весьма достойном уровне было торжественно отпраздновано 75-летие Щусева: создали юбилейную комиссию по чествованию (под председательством Аркадия Мордвинова), провели представительное заседание в Доме архитектора, где вначале был прочитан основной доклад «Жизнь и творчество академика А. В. Щусева как архитектора, строителя, зодчего, ученого, педагога…» (почти как в 1937-м году, но в другой, конечно, тональности). Сам почтенный юбиляр сидел в президиуме, внимая выступавшим коллегам и представителям общественных организаций. Приехали на праздничный вечер в Москву и земляки из Молдавии. Закончилось все концертом из любимых произведений именинника[324]. В Доме архитектора громко открыли и провели выставку работ Алексея Викторовича. А в советских газетах вышли обширные статьи с рассказом о заслугах Алексея Викторовича.

Да, юбилей был нерядовой. Ибо не было среди советских зодчих такого, кто, подобно Щусеву, четыре раза получил бы одну из высших в Советском Союзе степеней отличия и признания — Сталинскую премию. Причем он удостаивался ее не по совокупности заслуг, а за конкретный архитектурный проект. В четвертый раз, правда, он стал лауреатом посмертно за станцию метро «Комсомольская-кольцевая» в Москве.

В СССР вообще было немного многократных лауреатов, особенно среди деятелей культуры и искусства. Прокофьев был шестикратным сталинским лауреатом, Шостакович за 11 лет получил пять Сталинских премий… Уже после смерти Сталина, когда премию переименовали в Государственную, всех лауреатов обязали обменять наградные знаки премии, чтобы ничего не осталось ни от имени, ни от образа того, кто эти премии самолично выписывал. Конечно, премию можно переименовать, но разве возможно рассматривать творчество того же Щусева с начала 1930-х годов в отрыве от сталинской эпохи? Оно и было этой эпохой во многом порождено.

Поэтому не будем забывать о том, что каждая такая медаль имела обратную сторону — в любой момент ее носителя могли опустить с небес на землю, обвинив со страниц газет в формализме, идолопоклонстве перед Западом, отрыве от народа и т. д. и т. п. Так было и с перечисленными композиторами, так было и с Щусевым, пережившим немало трудных часов и дней в эпоху, неотъемлемой частью которой он стал.

А Щусев, надо отдать ему должное, пытался вырваться из оков времени, постоянно расширяя диапазон творческой активности и на склоне лет. Работал он очень много. Если взять лишь один месяц его жизни, например, послевоенных лет, когда ему был уже восьмой десяток, поражаешься, как он все успевал. Он и руководит комиссией по реконструкции Кунсткамеры в Ленинграде, и участвует в раскопах на древнем новгородском городище, проектирует обсерватории в Крыму, Киеве, а также в Пулкове, создает самые разные проекты: памятника героям на Пулковских высотах, Академии наук Казахстана в Алма-Ате, академических институтов в Москве (машиноведения, механики, органической химии, металлургии и др.), дачных поселков под Звенигородом и в Абрамцеве, памятников Калинину и Толстому и прочее. А еще прибавьте непрерывавшуюся работу над оформлением Казанского вокзала, мавзолея, проекты восстановления городов, «Комсомольскую-кольцевую» и многое другое.

До последних дней Щусев занят «бесконечным» проектом Президиума Академии наук. В архиве Российской академии наук обнаружилось весьма приметное письмо от 29 августа 1948 года, адресованное президенту АН СССР Сергею Вавилову. Щусев сообщает, что здание академии по его проекту обещает по высоте перегнать Исаакиевский собор: «Высота здания, увенчанного земным шаром, поддерживающимся народами СССР и учеными (так указано в письме. — А. В.) выше 118 метров (Исаакий с крестом 102 метра). Верхние ярусы оформлены гигантским библиотечным залом, перекрытым сомкнутым сводом…». Архитектор запланировал разместить на последних этажах библиотеку на 10 млн томов, чтобы не строить дополнительный корпус. Формулирует Щусев и название стиля, в котором он проектирует здание академии, — «новая советская высотная классика»[325]. В этом видится даже некая научная новизна…

Конечно, в такой титанической работе Алексею Викторовичу здорово помогали соавторы и ученики, но своей творческой активностью он мог заткнуть за пояс и более молодых коллег.

Кроме собственно архитектуры, Щусев много занимался научной и общественной деятельностью — в 1943 году в солидной компании вместе с Борисом Асафьевым, Виктором Весниным, Робертом Виппером и Игорем Грабарем его избрали действительным членом Академии наук СССР. Щусев был обрадован: «Вот счастливый (и тоже хороший) человек — его общественные качества происходят (помимо, конечно, и ума, и талантливости, и памяти) от этого наивного, даже милого самодовольства; он может с полною верою рассказывать и делиться мыслями, кот[орые] ему приходят, не сомневаясь в их ценности… Избрание его академиком Ак[адемии] наук, потому что А[кадемии] наук нужен совет архитектора при предстоящем планировании восстановления России после гитлеровского погрома, а вовсе не „философия“ архит[ектуры], на кот[орую] был бы годен Жолтовский, не попавший, хотя вся эта затея, говорят, шла от него… Мухина „испугалась“, по словам А. В., и отказалась»[326], — записал Евгений Лансере в дневнике 8 сентября 1943 года.

В 1948 году Щусев возглавил Ученый совет в Архитектурном институте, предварительно уведомив Ивана Жолтовского, ранее занимавшего эту почетную и важную должность. В конце 1940-х годов Жолтовский и его школа попали и под компанию борьбы с безродными космополитами, что выразилось не только в травле, но и лишении возможности преподавать и работать. Обвиненных в космополитизме, как правило, принуждали к публичному покаянию — это очень походило на гражданскую казнь.

В РГАЛИ я нашел письмо Алексея Викторовича, отправленное по адресу «Улица Станкевича, дом 6» — ныне Вознесенский переулок, где и находилась мастерская Жолтовского. Послание датируется 19 апреля 1948 года:

«Дорогой Иван Владиславович,

Вам пришлось покинуть руководство Архитектурным институтом, где Вы заложили прочные основы архитектурной науки. Ко мне обратился коллектив преподавателей во главе с Комитетом и студентами, чтобы я принял на себя должность председателя Ученого совета при директоре института.

Временно я принял эту должность, для того чтобы не развалилось заложенное Вами дело.

Если Вы лично не считаете мое согласие вредным и если Ваши работники будут продолжать работать в институте — я попытаюсь им помочь, конечно, если и Вы не покинете институт своим профессорским участием в любой форме. Жму руку.

Сердечно преданный А. Щусев»[327].

Так Алексей Викторович, в свое время сам ставший объектом гонений и преследований, выразил свое отношение к этой безобразной компании, развязанной против лучших представителей отечественной культуры и искусства.

Щусев был и депутатом, заседал во всяких комиссиях и комитетах. Много ездил по стране, часто выезжал за границу. Когда врачи настоятельно рекомендовали зодчему пожить месяц-другой в санатории, подлечиться, он не в силах терпеть безделье, вновь рвался в свою мастерскую, на работу, в музей архитектуры или в Институт